Шарль Азнавур: «Я не верю во вдохновение, я верю в пот»

Великий шансонье, автор более 1300 песен, не менее известный своей общественной деятельностью по поддержке исторической родины — Армении, перед своими апрельскими выступлениями в Москве и Петербурге рассказал «Линии полета» о своих корнях, творческом процессе и потребности в общении с публикой.

Вопросы: Евгений Лазаренко Фото: Николя Азнавур

Какую музыку вы слушали в детстве?

В нашей семье говорили на армянском и русском, поэтому русский язык и русская культура занимают особое место в моем сердце. С самого детства отец учил нас методу Станиславского, мы слушали русских композиторов, и я до сих пор помню песни, которые молодое поколение не помнит. Например «Чубчик, чубчик кучерявый» (смеется). 

Важное влияние на ваш вокальный стиль оказала великая Эдит Пиаф, ценившая ваш сочинительский дар, исполняя песни вашего авторства. Каким ее советам вы следуете?

Она была маленького роста, но при этом великой женщиной. А главное, она была удивительно веселой. Из нее жизнь била ключом! Эдит Пиаф стала моим наставником. Я прожил с ней под одной крышей 8 лет, мы делили все, кроме постели. Мы были не разлей вода, но не перешли черту дружбы.

 

Чувственность Apres l’amour оказалась чересчур даже для французского радио. Каких тем в песне касаться действительно нельзя?

Таких тем нет, я всегда писал о том, о чем не принято говорить открыто, но ведь мы каждый день проживаем такое. Например, когда в одну из песен я вставил фразу про запах тела, по которому незрячие могут узнать родного человека, моя жена Улла сказала: «Ну ты же не будешь это петь», на что я улыбнулся и сказал, что, конечно же, буду.

Успех пришел к вам не в одночасье. Изменилась бы ваша жизнь, если бы слава обрушилась сразу?

Cложно говорить о том, чего не случилось. Мне пришлось пройти долгий путь до того, как критика признала меня, и думаю, что это сделало меня более работоспособным и рисковым. Я не верю во вдохновение, я верю в пот. Я, как мастер, выковываю каждое слово, оттачиваю каждую фразу, и, если мне нужно, — провожу дни, недели или месяцы, чтобы найти нужное выражение. Каждый раз иду на риск, поднимаясь на сцену в 93 года, чтобы провести полноценный концерт без антракта и глотка воды, не говоря о многочасовых перелетах.

Все, что вы делаете в политике, связано с Арменией. Вы представляете страну в ЮНЕСКО и ООН, сотрудничаете с Фондом Армении, основали благотворительный фонд в помощь жертвам землетрясения 1988 года. И Армения признает вас своим великим сыном: вы обладаете почетным званием Героя Армении, в Ереване есть ваш музей. Как проходил процесс вашего обращения к корням?

Судьба наших родителей, бежавших от геноцида, и их поведение стали примером для нас. Они часто вспоминали смелость и доброту итальянского капитана, который спас их от смерти во время бегства из Константинополя. Думаю, моим родителям удалось выжить благодаря помощи и доброте многих людей, поэтому они всегда сами старались помочь. Мы жили очень скромно, но при этом двери нашего дома всегда были открыты, и мы делились всем, что имели. Даже когда наступила Вторая мировая война, во время голода и оккупации, мои родители не изменили своим ценностям. Мы укрывали в нашей квартире евреев и противников режима. Каждый вносил свою лепту. Отец ушел на фронт, мать переносила оружие в коляске, а мы с сестрой Аидой помогали прятать старую одежду и добывали новую. Каждый поступок наших родителей был связан с культурой и ценностями, которые они передали нам без слов. Поэтому мы были близки к корням даже находясь в другой стране. А землетрясение в Армении стало переломным моментом для меня, ведь если до этого у людей была хотя бы миска риса, как приятно говорить, после землетрясения не стало ничего. И я почувствовал себя обязанным помочь своему народу, так же, как когда кому-то из вашей семьи становится плохо, вы бежите на помощь не задумываясь.

Вас окружает молодежь — вы записывались с Заз и Бенджамином Клементайном, трибьют-альбом ваших песен собрал множество исполнителей. Чему вы научились у них? Что передали им?

От каждого человека мы учимся чему-то и что-то передаем ему. В Заз, например, я увидел сходство с Эдит Пиаф и ее сильный характер как артиста. Каждый артист должен быть индивидуальностью, не стоит повторять то, что уже существует. В мире уже есть Селин Дион и Фрэнк Синатра, поэтому нужно искать себя, свой стиль.

Что помогает вашей музыке преодолеть языковой барьер?

Я всегда иду к своей публике и ищу сближения с ней, поэтому в моем репертуаре песни на английском, французском, испанском, итальянском, русском. Вот только японский мне еще не удалось добавить, я знаю пару фраз и люблю учить новые, когда бываю с концертами в Японии, но спеть песню на японском не просто. Хотя мои песни переведены на японский, китайский, на которых я не пою.

 

Вы говорили, что считаете себя в первую очередь композитором, а уже потом певцом — при этом выходите на сцену. Почему?

Слова и музыка без интерпретации не могут донести ваши чувства и мысли до публики в полной мере, поэтому быть на сцене и говорить с моей публикой — это само с собой разумеющееся. К тому же мои отношения с публикой изменились за эти годы, я стал намного более открытым и люблю делиться мыслями на сцене, моя публика это ценит и любит.

На недавних записях ваш голос звучит так же сильно, как полвека назад — как вы следите за голосом?

Когда меня спрашивают про голос, я вспоминаю, что сказал мне отец Миша, а он был певцом, про выпивание сырых яиц: «Если бы сырые яйца помогали, то попки курочек пели бы оперетту» (смеется). Это к тому, что ничего особенного я не делаю, стараюсь только меньше говорить в день концерта, чтобы не перенапрягать связки.

25 апреля, Санкт-Петербург, БКЗ «Октябрьский» 
28 апреля, Москва, Государственный Кремлевский дворец

Шарль Азнавур впервые встретится со своими поклонниками в рамках поддержки Фонда Азнавура. Подробная информация на сайте charlesaznavour.com