Музыкальный критик, продюсер, телерадиоведущий Михаил Козырев рассказал «Линии полета» о своем родном городе.
ШКОЛА
Все мое детство, школьные и студенческие годы прошли вокруг перекрестка Малышева — Луначарского. Первое здание школы №13, где я проучился три первых класса, находилось рядом с ним. Потом школа переехала. Здание на улице Малышева простояло еще много лет, а в один мой приезд из Москвы в родной город я узнал, что его как раз разрушают. Мы приехали туда вечером вместе со «Смысловыми Галлюцинациями», докричались до сторожа,
который за мятую купюру пропустил нас с Бубой и Фельдом за ограду. Полздания было уже разрушено, а другая половина стояла еще нетронутой. Мы забрались по развалинам
к центральной лестнице, открытой теперь всем ветрам. Она
стояла уже без перил, но все ступеньки были еще целыми.
По этой лестнице мы бегали в школьной форме на второй этаж в актовый зал. Вот эта картина и осталась у меня в памяти: руины и одинокая лестница, уходящая в небо.
ФИЛАРМОНИЯ
Мой папа играл на скрипке в государственном симфоническом оркестре. Естественно, мое детство прошло в филармонии. Он меня сажал на одно и то же место — у прохода в шестом ряду, и я всегда гордился тем, что на сцене рядом с дирижером сидит мой папа. Состав оркестра, напечатанный в программке, сам по себе звучал как музыка: «Ауздайчер, Купферблат, Газелериди, Паверман…», Козырев была самой простой фамилией в списке. Когда начинались аплодисменты, я приподнимался на своем месте, очень громко хлопал и старался всем вокруг дать понять, что вот он, вон стоит и стучит смычком по пюпитру, Мой Папа!
БИБЛИОТЕКА
В доме, который мы называли «синие балконы», что стоял прямо напротив нашей школы на улице 8 марта, у моего одноклассника Пашки была однокомнатная квартира, доставшаяся ему от бабушки. Нет ничего более ускоряющего взросление, чем пустая однокомнатная квартира напротив школы. С ней связано много приятных воспоминаний, которыми, увы, невозможно публично поделиться. Но поведаю вам секретное название этого места: мы между собой называли его «библиотекой». Это позволяло спокойно строить планы, даже когда родители были рядом с телефоном. «Ты как сегодня, в библиотеку идешь? — Да, очень по чтению соскучился. — А по книжкам уже решил? — Конечно, помнишь ту, увлекательную, с красивой обложкой? — Отлично, удачи! Контактные линзы не забудь!»
ПАРК ЭНГЕЛЬСА
Окна моего дома выходили на этот парк. И это было, конечно, потрясающе: жить в самом центре огромного города, но при этом всегда наблюдая многолетние тополя из окон. Где-то в возрасте шести лет я решил, что на балконе можно построить самолет из досок и на нем можно улететь в парк с четвертого этажа. Слава богу, мама вовремя задалась вопросом, зачем на балконе скопилось так много фанеры.
Потом, когда мы стали зачитываться книгами про динозавров, а в кинотеатрах пошли фильмы катастроф, мы решили, что можем сами снять боевик не хуже. Мы лепили из пластилина диплодоков, бронтозавров и игуанодонов, находили правильную «натуру» в парке Энгельса (тогда еще не было киношного термина «локация») и снимали дикие погони первобытных ящеров, которые преследовали человечков, удирающих на автомобильных модельках. Жаль, пленки утеряны.
Однажды в парк Энгельса привезли настоящий самолет Ил‑18. У всех на районе реальный авиалайнер вызвал приступ дикого восторга, к нему быстро присобачили импровизированный трап из досок, за пару недель выпотрошили внутренности догола, а потом кто-то его поджог. Ил‑18 горел долго, ярко и красиво. Мы за этим
наблюдали из окна. Больше в парк ничего не привозили.
ДВОРЕЦ МОЛОДЕЖИ
С этим залом у меня связано много воспоминаний, особенно ярких — с фестивалями Свердловского рок-клуба. Там я впервые увидел Nautilus Pompilius во время их общенародной популярности. Слава Бутусов тогда был в статусе абсолютного бога, ему было очень тяжело передвигаться вне сцены из-за дикой толпы визжащих поклонниц. Но вот и сейчас вспоминаю «Бриллиантовые дороги» — и мурашки по коже. Мог ли я представить
тогда, что пройдут годы, мы познакомимся и дальше будем общаться много лет и придумаем много проектов вместе…
Когда мы привезли в этот же зал спектакль «День Радио», сердце мое билось сильнее, чем у кого бы то ни было из «Квартета И». Моя мама принесла нам за кулисы пирожки, чтобы соответствовать образу из спектакля. А потом на поклонах Леша Кортнев из «Несчастного
Случая» обратился к ней со сцены и попросил ее подняться: «А вот это мама Миши, Лия Ефимовна Козырева», — и зал ей устроил овацию. Мамы уже нет. Но, я думаю, это было для нее одно из мгновений счастья…