«Большой джазовый оркестр Петра Востокова» впервые выступит в Петербурге 12 октября в ДК Ленсовета. Руководитель коллектива трубач Петр Востоков рассказал «Линии полета» о программе концерта и способах передачи истинного звучания и духа исполняемой музыки.
Ваш оркестр существует с 2010 года. Расскажите историю его создания и становления.
Петр Востоков: Профессионально джазом я занимаюсь примерно с 17 лет. В то время я заканчивал Гнесинскую специальную школу как академический трубач. Но что-то, видимо, пошло не так, и я заинтересовался совсем другой музыкой. В институт поступил уже на эстрадное отделение. Потом была работа в огромном количестве различных составов, от маленьких до настоящих биг-бэндов. Около года я работал в оркестре Игоря Бутмана и целых четыре — в оркестре памяти Олега Лундстрема. Идея создания собственного оркестра была вызвана не только желанием играть любимую музыку, но и попыткой объединить «под одной крышей» своих друзей, единомышленников — после окончания института мы все работали в разных местах. Мы занялись, в первую очередь, с нашей вокалисткой и директором Дарьей Антоновой, регулярным планированием наших оркестровых выступлений. Разумеется, мне пришлось покончить со «старой» жизнью и уволиться отовсюду. Сейчас помимо оркестра на постоянной основе я занимаюсь только преподавательской деятельностью в Российской академии музыки им. Гнесиных.
«Большой джазовый оркестр» почему так называется? Какие инструменты в его составе?
П. В.: Состав нашего оркестра может немного меняться от программы к программе. Дело в том, что мы пытаемся воссоздать достаточно объективную копию того, как это было задумано композитором или аранжировщиком и затем записано на пластинку. Именно поэтому наш коллектив сложно назвать стандартным биг-бэндом, в составе которого 5 саксофонов, 4 трубы, 4 тромбона, фортепьяно, контрабас, ударная установка. Привычное слово «оркестр» нам ближе. Если речь идет о музыке 1920-х годов, мы используем помимо ритм-секции (с обязательной ритм-гитарой или банджо), всего 3-4 саксофона и 4-5 медных, а иногда приглашаем несколько скрипачей. Для более поздней свинговой музыки количество духовых увеличивается. Играя «прогрессив», добавляем валторну, арфу. В мамбо-программе привычная ударная установка вообще отсутствует, ее заменяет перкуссионная группа — тимбалис, конги и бонги. Играя классику рок-музыки 1960–70 годов, вводим в оркестр электроорган и электрогитару. Партитура всегда диктует состав оркестра.
Вы проделываете большую исследовательскую работу, расшифровывая грамзаписи и разыскивая оригинальные партитуры. Насколько в джазе важна аутентичность?
П. В.: Аутентичность — не самоцель, а лишь способ передать истинное звучание и дух исполняемой музыки. Никто не собирается «шорох в шорох» копировать любимые записи. Речь идет о правильной стилистике и характере музыки. Терпеть не могу слушать классику «эры свинга», когда вместо правильно расположенных пяти или шести медных в аккорде звучат 4 трубы в тесном расположении и дублирующие их 4 тромбона на октаву ниже, и лишь только потому, что надо занять всех участников биг-бэнда. Такой подход характеризует оркестры, несерьезно относящиеся к саунду и к музыке, которую они исполняют. Также важнейшим моментом в правильном звучании является озвучивание: чрезмерное использование микрофонного усиления может просто погубить баланс и общее звучание оркестра. Важно и принципиальное использование задуманного аранжировщиком инструментария. Вы же не будете использовать балалайку вместо ритм-гитары? Но почему-то многим кажется нормальным заменять кларнеты на сопрано-саксофоны, ну и так далее.
Что в программе концерта?
П. В.: Мы сыграем как мелодии из самых первых звуковых фильмов («Blue Skies» из «Певец Джаза» и «Happy Feet» из «King of Jazz»), так и из последующих, где принимали участие джазовые оркестры («Серенада Солнечной Долины», «История Бенни Гудмена» и другие), интерпретации мелодий «бондианы» или «Вестсайдской истории», и еще очень много киномузыки! Помимо прочего мы покажем несколько номеров с приглашенными танцорами линди-хопа. Ведь когда мы говорим о джазе первой половины ХХ века, практически невозможно отделить его от джазового танца. Так что концерт намечается достаточно разнообразным, и, надеюсь, это придется по душе петербургской публике.
С чего началась ваша любовь к джазу?
П. В.: Эта любовь началась для меня, когда в 11 лет я лежал в больнице. Я еще не отошел до кон-
ца от наркоза, когда отец принес мне аудиокассету с концертной записью оркестра Гленна Миллера. Отец мой — совсем не музыкант. Наверное, он просто подумал, что меня заинтересует такое тоже (сˆогромным количеством труб-тромбонов), ведь я в этом деле с шести лет! Кроме названий произведений на кассете ничего больше не было написано, так что я, спустя годы, долго пытался выяснить происхождение этой записи. Оказалось, что это запись оркестра Гленна Миллера, сделанная уже после его смерти, под руководством выдающегося барабанщика Рэя МакКинли в Западной Германии, где-то середины 1950-х годов. С тех пор этим только и приходится болеть!